Родился в 1991 в городе Ступино, Подмосковье. Художник- аниматор. Работал в мультипликационной студии канала 2x2.
В своих уличных работах использует образ вымышленного персонажа "Синяка".
Работы находятся в частных собраниях в России, Германии, Великобритании и Израиля.

П.Бажов. Уральские сказки.
(Дата выхода сборника 1945 год)

СОЛНЕЧНЫЙ КАМЕНЬ

Против нашей Ильменской каменной кладовухи, конечно, по всей земле места не найдешь. Тут и спорить нечего, потому - на всяких языках про это записано. На что немцы самохвалы да завистники, и в тех нашлись люди, по совести сказали: так и так, в Ильменских горах камни со всего света лежат.
Такое место, понятно, мимо ленинского глазу никак пройти не могло. В тысяча девятьсот двадцатом году Владимир Ильич самоличным декретом объявил здешние места заповедными. Чтоб, значит, промышленников и хитников всяких по загривку, а сберегать эти горы для научности, на предбудущие времена. Дело будто простое. Известно, ленинский глаз не то что по земле, под землей видел. Ну, и эти горы предусмотрел. Только наши старики горщики все-таки этому не совсем верят. Не может, дескать, так быть. Война тогда на полную силу шла. Товарищу Сталину с фронта на фронт поспешать приходилось, а тут вдруг камешки выплыли. Без случая это дело не прошло. И по-своему рассказывают так.
Жили два артельных брата: Максим Вахоня да Садык Узеев, пот прозвищу Сандугач. Один, значит, русский, другой из башкирцев, а дело у них одно - с малых лет по приискам да рудникам колотились и всегда вместе. Большая, сказывают, меж ними дружба велась, на удивленье людям. А сами друг на дружку нисколько не походили. Вахоня - мужик тяжелый, борода до пупа, плечи ровно с подставышем, кулак - глядеть страшно, нога медвежья и разговор густой, буторовый. Потихоньку загудит, и то мух в сторону на полсажени относит, а характеру мягкого. Прямо сказать, смирняга. По пьяному делу, когда какой заноза раздразнит, только пригрозит:
- Отойди, парень, от греха! Как бы я тебя ненароком не стукнул.
Садык ростом не вышел, из себя тончавый, вместо бороденки семь волосков и те не на месте, а жилу имел крепкую. Забойщик, можно сказать, тоже первой статьи. Бывает ведь так-то: ровно и поглядеть не на кого, а в работе податен. Характера был веселого. Попеть, и поплясать, и на курае подудеть большой охотник. Недаром ему прозвище дали Сандугач - по-нашему, соловей.
Вот эти Максим Вахоня и Садык Сандугач и сошлись в житье на одной тропе. Не все, конечно, на казну да хозяев добывали. Бывало и сам-друг пески перелопачивали - свою долю искали. Случалось, и на-ходили, да в карманах не залежалось. Известно, старательскому счастью одна дорога была показана. Прогуляют все, как полагается, и опять на работу, только куда-нибудь на новое место: там, может, веселее. Оба бессемейные. Что им на одном месте сидеть! Собрали котомки, инструмент прихватили - и айда. Вахоня гудит:
- Пойдем, поглядим, в коем месте люди хорошо живут.
Садык веселенько шагает да посмеивается:
- Шагай, Максимка, шагай! Новым мистам залотой писок сама рукам липнит. Дорогой камень барадам скачит. Один раз твой барада полпуда станит.
У тебя, небось, ни один не задержится, - отшучивается Вахоня и лешачиным обычаем гогочет: хо-хо-хо!
Так вот и жили два артельных брата. Бродили по рудникам да при-искам. Хлебнули сладкого досыта: оба покалечились. Садык в работе правый глаз потерял. Вахоня на левое ухо совсем не слышал.
Как гражданская война началась, оба старика, по горняцкому положению, конечно, по винтовке взяли и пошли воевать за советскую власть. Потом, как Колчака в Сибирь отогнали, политрук и говорит:
- Пламенное, дескать, вам спасибо, товарищи старики, от лица советской власти, а только теперь, как вы есть инвалиды подземного труда, подавайтесь на трудовой фронт. К тому же, - говорит, - фронтовую видимость нарушаете, как один кривой, а другой глухой.
Старикам это обидно, а что поделаешь? Правильно политрук сказал - надо поглядеть, что на приисках делается. Пошли сразу к Ильменям, а там народу порядком набилось, и все хита самая последняя. Этой ничего не жаль, лишь бы рублей побольше зашибить. Все ямы-шахты живо засыплет, коли выгодно покажется. За хитой, понятно, купец стоит, только себя не оказывает, прячется. Сходили в Кочкарь, на Бишкиль - везде такая же штука. Заподумывали наши старики: как быть? Сбегали в Миас, в Златоуст, обсказали, а толку не выходит. Отмахиваются.
- Не до этого, - говорят, - теперь, да и на то главки есть.
Стали спрашивать про эти главки, в голове муть пошла. По медному делу - одна главка, по золотому - другая, по каменному - третья.
А как быть, коли на Ильменских горах все есть? Старики тогда и порешили:
- Подадимся до самого товарища Ленина.. Он, небось, найдет время.
Стали собираться, только тут у стариков рассорка случилась. Вахоня говорит: для показу надо брать ддин дорогой камень, который в огранку принимают. Ну, и золотой песок тоже. А Садык свое заладил: всякого камня образец взять, потому - дело научное.
Спорили, спорили, на том договорились: каждый соберет свой ме-шок, как ему лучше кажется.
Вахоня расстарался насчет пирконов и фенакитов. В Кочкарь сбегал, спроворил там евклазиков синеньких да розовых топазиков. Золотого песку тоже. Мешочек у него аккуратный вышел, и камень все самоцвет. А Садык наворотил мешок, что и поднять не в силах, и камень больше такой, что с дороги только понимающий человек подымет. Вахоня грохочет:
- Хо-хо-хо! Ты бы все горы в мешок забил! Разберись, дескать, товарищ Ленин, которое к делу, которое никому не надо.
Садык на это в обиде.
- Глупый, - говорит, - ты, Максимка, человек, коли так бачку Ленина понимаешь. Ему научность надо, а базарная цена камню - наплевать.
Поехали в Москву. Без ошибки в дороге, конечно, не обошлось. В одном месте Вахоня от поезда отстал. Садык хоть и в сердцах на него был сильно, запечалился, захворал даже. Как-никак, всегда вместе были, а тут при таком важном деле разлучились. И с двумя мешками камней одному хлопотно. Ходят, спрашивают: не соль ли в мешках для спекуляции везешь? А как покажешь камни, сейчас пойдут расспросы: к чему такие камни, для личного обогащения али для музея какого? Однем словом, беспокойство.
Вахоня все-таки как-то исхитрился, догнал поезд под самой Москвой. До того друг другу обрадовались, что всю вагонную публику до слез насмешили: обниматься стали. Потом опять о камнях заспорили, который мешок нужнее, только уж помягче, с шуткой. Как к Москве подъезжать стали, Вахоня и говорит:
- Я твой мешок таскать буду. Мне сподручнее и не столь смешно. Ты поменьше, и мешок у тебя будет поменьше.
Первую ночь, понятно, на вокзале перебились, а с утра пошли по Москве товарища Ленина искать. Скоренько нашли и прямо в СовнарКом с мешками ввалились. Там спрашивают: что за люди, откуда, по какому делу? Садык отвечает:
- Бачка Ленин желаим каминь казать.
Вахоня тут же гудит:
- Места богатые. От хиты ухранить надо. Дома толку не добились. Беспременно товарища Ленина видеть требуется.
Ну, провели их к Владимиру Ильичу. Стали они дело обсказывать, торопятся, друг дружку перебивают. Владимир Ильич послушал, послушал и говорит:
- Давайте, други, поодиночке. Дело, гляжу, у вас государственное, его понять надо.
Тут Вахоня, откуда и прыть взялась, давай свои дорогие камешки выкладывать, а сам гудит: из такой ямы, из такой шахты камень взя, и сколько он на рубли стоит.
Владимир Ильич и спрашивает:
- Куда эти камни идут?
Вахоня отвечает: для украшениев больше. Ну, там, перстни, серьги, буски и всякая такая штука.
Владимир Ильия задумался, полюбовался маленько камешками и сказал:
- С этим погодить можно.
Тут очередь до Садыка дошла. Развязал он свой мешок давай камни на стол выбрасывать, а сам приговаривает:
- Амазон-каминь, колумбит-каминь, лабрадор-каминь.
Владимир Ильич удивился:
- У вас, смотрю, из разных стран камни.
- Так, бачка Ленин! Правда говоришь. Со всякой стороны каминь сбежался. Каменный мозга-каминь, и тот есть. В Еремеевской яме соль ничный каминь находили.
Владимир Ильич тут улыбнулся и говорит:
- Каменный мозг нам, пожалуй, ни к чему. Этого добра и без горы найдется. А вот солнечный камень нам нужен. Веселее с ним жить.
Садык слышит этот разговор и дальше старается:
- Потому, бачка Ленин, наш каминь хорош, что его солнышком крепко прогревает. В том месте горы поворот дают и в стель выходят.
Это, - говорит Владимир Ильич, - всего дороже, что горы к солнышку повернулись и от степи не отгораживают.
Тут Владимир Ильич позвонил и велел все камни переписать и самый строгий декрет изготовить, чтоб на Ильменских горах всю хиту прекратить и место это заповедным сделать. Потом поднялся на ноги и говорит:
- Спасибо вам, старики, за заботу. Большое вы дело сделали! Государственное! - И руки им, понимаешь, пожал.Ну, те, понятно, вне ума стоят. У Вахони вся борода слезами, как. росой, покрылась, а Садык бороденкой трясет да приговаривает:
- Ай, бачка Ленин! Ай, бачка Ленин!
Тут Владимир Ильич написал записку, чтоб определить стариков сторожами в заповедник и пенсии им назначить.
Декрет о заповеднике вскорости пришел в здешние места. Теперь этот заповедник Ленинским зовется.